Глаза девчонки семилетней Как два померкших огонька. На детском личике заметней Большая, тяжкая тоска. Она молчит, о чем ни спросишь,  Пошутишь с ней, – молчит в ответ. Как будто ей не семь, не восемь, А много, много горьких лет. А.Л.Барто

… На второй день войны мой папа ушёл на фронт, и мы остались втроём: мама, я и младший брат. Наш папа прошёл всю войну, он воевал в танковой части, стал капитаном  и вернулся домой только в 1946 году из Румынии. О его судьбе мы ничего не знали, нас срочно выселили из родного города Сестрорецка (теперь это район Санкт-Петербурга) на станцию Разлив, так как нависла угроза со стороны финской армии, союзницы Германии во второй мировой войне. Свой новый адрес мы не могли сообщить папе,  да и письма с передовой  в Ленинград вскоре перестали приходить.

После отбоя  воздушной тревоги мы поднимались на поверхность и видели, что где-то разрушен дом, где-то выбиты стёкла (хотя все стёкла были заклеены крест-накрест бумажными лентами, чтобы при обстрелах не разбивались)…

Всё время очень хотелось есть. Помню, как трудно было, выкупив в магазине по карточкам маленькие пайки хлеба и неся это богатство домой, удержаться и не съесть малюсенький довесочек – всё надо было донести домой, для всех: мне, маме и братишке. Соли не было вообще. Каким же лакомством по выходным дням казались  3 малюсенькие сушёные с солью рыбёшки (снетки), которые мама выдавала нам. Каким-то чудом! она сохранила их с довоенного времени и спрятала в маленький полотняный мешочек на завязке. До сих пор помню, что солёная рыбка была для вкуснее  всех современных шоколадных лакомств, помню, как таял во рту окаменевший кусочек, вкус соль медленно заполнял тебя. Как же это было празднично и приятно!

Однажды мы узнали ещё один вкус блокады – это горький-прегорький тягучий вкус хвойного отвара. Военные привезли много-много хвойных лап, наши воспитатели делали из него чай и заставляли нас его пить, чтобы не было цинги, у многих от голода уже отнимались ноги и кровоточили дёсны.

…Особые страдания доставлял холод. Дома нечем было топить, и мы спали в верхней одежде, но домой всё равно спешили с нетерпением. Когда воспитательница поочерёдно раздавала детям кусочки хлеба, я всегда мечтала о том, чтобы мне досталась горбушка (её можно было дольше жевать!), но мне как-то не везло, да и горбушек было мало, на всех не хватало!

До конца своих дней буду помнить вкус конфет-подушечек с начинкой из яблочного повидла. Перед Новым 1942 годом в Ленинград по Дороге Жизни, что проходила по льду Ладожского озера, привезли подарки для детей. Всем детям группы досталось по 30 конфет. Праздник и во время войны? Да, настоящий, с подарками! Сразу за ним – первая и непоправимая утрата…

Умерла от голода моя любимая бабушка Татьяна Тимофеевна, её увезли вместе с другими завёрнутыми в простыни покойниками и похоронили в братской могиле на Пискарёвском кладбище. Недавно я получила от друзей из Санкт-Петербурга горсть земли с Пискарёвского кладбища, воспоминания сжали сердце, всё когда-то пережитое вновь возникло как реально существующее. Я написала стихи об этой священной земле, назвала незатейливо «Земля с Пискарёвского кладбища».

 

… В конце августа 1942 года меня с братишкой в составе детского сада от завода им. Воскова, заложенного в Сестрорецке самим Петром I, эвакуировали по Дороге Жизни через Ладогу. Мама осталась в Ленинграде, она уже болела дистрофией. Выжила мамочка только благодаря помощи санитарки госпиталя. Эта женщина каким-то чудом узнала полевую почту нашего папы, написала письмо, ставшее спасительным для мамы. Сразу был выслан папин «аттестат» - деньги, которые получал он как военный. На 30 тысяч был куплен хлеб и кусок масла. Когда санитарка принесла это богатство в госпиталь, где лежала мама, она сказала: «Если хочешь умереть – ешь, если хочешь жить – только лизни один раз!» Поднявшись на ноги, мама работала на заводе им. Воскова, точила кольца для снарядов.

А нас погрузили на два пароходика, везли по Ладожскому озеру, а в небе нас охраняли наши самолёты. Но прорвались фашистские истребители и на моих глазах разбомбили  один из пароходиков. Нас загнали в трюм, чтобы мы не видели этого ужаса…

Об этом дне моего детства у меня тоже есть стихи, вот отрывок из них:

… Вскоре стало известно, что везут нас через всю страну – в Сибирь, в Красноярский край. В селе Убей Новосёловского района Красноярского края обосновался наш интернат, в котором были дети от 3-х до 15-ти лет. К началу учебного года мы опоздали на 2 месяца, но быстро догнали своих новых одноклассников, хорошо учились, и нас всегда ставили в пример местным школьникам.

Помню, как нас поощряли за отличные успехи в учёбе. Отличникам на день рождения полагался подарок. Знаете, какой? Небольшой  круглый пирожок с начинкой из свекольной патоки Вы когда-нибудь пробовали такую вкуснятину? За уши невозможно было оттащить. Это было почётно, это было величайшее счастье! Мы боролись за этот подарок, старались изо всех сил хорошо учиться.

Когда настали летние каникулы, мы стали ходить в лес за травами, ягодой, грибами… Запомнились полчища очень больших комаров, они стаями налетали на нас, как фашисты.. Было очень больно от их укусов, но мы честно выполняли свою дневную норму – по мешку травы на человека Ещё собирали черемшу (дикий чеснок) и вместе с вышитыми девочками кисетами отправляли на фронт для защитников родины.

Не поверите, но одну такую посылочку получила часть, где воевал и наш папа. Так он узнал, где его дети, написал нам весточку.

… За три года жизни в Сибири мы обносились, уже не в чем было ходить в школу. Валенки были без подошв, спасали резиновые калоши. Разрешали нам выходить на улицу лишь на 15 минут в день, так как морозы стояли -50 градусов. Руководство интерната обратилось в Ленинград за помощью, наши родители собрали одежду, обувь. Я не поверила своим глазам, когда увидела, что посылку от матерей из Ленинграда привезла моя мама и ещё одна женщина, командированные специально для этого в Сибирь. Они обе уже были награждены медалями «За оборону Ленинграда». До нашего интерната они добирались 7000 километров, из них 250 километров верхом на лошадях.

Хотя ввозить детей в Ленинград было запрещено, мама нас с братом забрала с собой. Помню, как мы ехали обратно: 7 пересадок, на каждой – санпропускники. Всю одежду «прожаривали», чтобы не допустить распространения тифа, от высокой температуры погибали вши. В городе Свердловске начальник поезда отобрал нас у мамы и приказал ей возвращаться в Ленинград, как предписывало командировочное удостоверение, а нас должны были оставить в местном детском доме. Но весь вагон восстал, все просили и  требовали, чтобы блокаднице отдали её детей.  Так мы вернулись в Ленинград, где снова нас ожидали трудные времена, ведь карточек на нас не было, мы официально находились в Сибири.

Был и ещё радостный день. В этот день в 1946 году вернулся с фронта папа. И мы всей семьёй снова переехали в родной Сестрорецк…

Это неправда, что со временем забываются какие-то факты!  И я снова и снова себя спрашиваю: «Что же помогло выстоять и не ожесточиться?»  Ответ один: «Только способность сплотиться, поддержать того, у кого силы были на исходе, только воспитание в себе стойкости, трудоспособности и жизнелюбия!»

После войны моя бабушка вышла замуж и приехала в г.Энгельс, на родину своего мужа, моего дедушки. 35 лет  она трудилась на заводе «Сигнал». Вырастила двоих достойных сыновей, которые стали военными. Глядя, как  будучи детьми, они играли в войну, бабушка написала стихотворение «Войне не быть».

Я к миру любовь передам,

На мирной планете этой

Не бывать военным ветрам!

 

Мои одноклассники с особым вниманием рассматривают кусочек черного хлеба, присланный Алле Михайловне из музея хлеба Санкт-Петербурга, с ужасом узнают рецепт его приготовления. Да, горек и сладок ты, блокадный хлеб! Не случайно, самым жестоким проклятием в блокадном Ленинграде было пожелание потерять хлебные карточки!

Пусть же исполнятся пожелания моей бабушки, пусть никогда война не опалит детства, пусть никто не узнает вкуса блокадного хлеба и супа из обойного  клея!

 

Автор работы Самойлова Владислава, ученица 5 а класса МБОУ СОШ № 31  г.Энгельса Саратовской области 22.12.12 г.